Упражнение 10. Возвращаем молодость кожеНормализуем работу кровеносной системы....
«Безгеройность» и «бездейственность» чеховской драматургии. Особенности жанра.(см билет 15)
"Чайка" (1896) -произведение для самого Чехова наиболее автобиографическое, личное (речь идет не о прямых житейских соответствиях героев пьесы с людьми, близкими Чехову, не о тех или иных прототипах, которых так настойчиво пытается поныне установить литературоведение, а скорее о лирическом самовыражении автора). В пьесе, написанной в маленьком мелиховском флигеле, Чехов, пожалуй, впервые так откровенно высказал свою жизненную и эстетическую позицию. Это пьеса и о людях искусства, о муках творчества, о беспокойных, мятущихся молодых художниках и о самодовольно-сытом старшем поколении, охраняющем завоеванные позиции. Пьеса Треплеваостается недоигранной. Мать Треплева, знаменитая актриса Аркадина, демонстративно не желает слушать этот "декадентский бред". Представление сорвано. Так обнажается несовместимость двух миров, двух взглядов на жизнь и двух позиций в искусстве. "Вы, рутинеры, захватили первенство в искусстве и считаете законным и настоящим лишь то, что делаете вы сами, а остальное вы гнетете и душите! - восстает Треплев против матери и преуспевающего писателя Тригорина. - Не признаю я вас! Не признаю ни тебя, ни его!"
В этом конфликте проступает кризисная ситуация в русском искусстве и в жизни конца XIX века, когда "старое искусство разладилось, а новое еще не наладилось" (Н. Берковский). Старый классический реализм, в котором "подражание природе" превратилось в самоцель ("люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки"), выродился лишь в ловкое техническое ремесло.
Искусство нового, грядущего века рождается в муках, и пути его еще не ясны. "Надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах" - эта программа Треплева звучит пока как туманная и претенциозная декларация. Он со своим талантом оттолкнулся от старого берега, но еще не пристал к новому. И жизнь без "определенного мировоззрения" превращается для молодого искателя в цепь непрерывных мучений.
Потеря "общей идеи, - бога живого человека" разобщает людей. Контакты нарушаются, каждый существует сам по себе, в одиночку, не способен к пониманию другого. Поэтому так особенно безнадежно здесь чувство любви: все любят, но все нелюбимы и все несчастны. Нина не может ни понять, ни полюбить Треплева, он, в свою очередь, не замечает преданной, терпеливой любви Маши. Нина любит Три-горина, но тот бросает ее. Аркадина последним усилием воли удерживает Тригорина возле себя, но любви между ними давно нет. Полина Андреевна постоянно страдает от равнодушия Дорна, учитель Медведенко - от черствости Маши.
Провинция и столица в пьесе противопоставляются как искренность и фальшь.
В литературе о “Чайке” различные планы пьесы часто называют подтекстами. Были попытки сделать их классификацию, но неточность определений и оснований классификации порой приводили к путанице. Ярким тому примером является вопрос о драматическом подтексте, тесно связанный с проблемой действия.
Н.И.Бахмутова выделяет “приём изображения внутреннего состояния героя” в один из видов “подводного течения” и считает, что этот смысловой план проявляется “в глубинной психологической мотивировке реплик”1 , то есть является частью действия. Однако последнее обстоятельство во многих работах осталось без внимания, более того, состояние героя стали противопоставлять действию.
Например, Н.Я.Берковский не только значительно сужает толкование подтекста, данное Вахтанговым, понимая его лишь как умышленно скрываемое: “обычный подтекст диалогов - некоторая политика и дипломатия”, в драмах Ибсена “персонажи хранят свои тайны, как это и подобает, перед лицом противника” , но и противопоставляет его подтексту чеховских пьес, где, по его мнению, борьба отсутствует и действующие лица отличаются не скрытностью, а странной откровенностью. Истинное значение речей-исповедей Н.Я.Берковский объясняет так: “Люди-одиночки тайно взывают и тайно надеются, что всё-таки будут услышаны, что не на век окружающие равнодушны. Через откровенные свои речи они вербуют собеседников и друзей”. Даже если полностью согласиться с этим, останется неясным, в чём принципиальное отличие чеховского подтекста, кроме того, что его герои ставят перед собой иные цели и добиваются их иными средствами, нежели герои Ибсена.
Изменение первоначального значения терминологии Станиславского можно заметить у В.Е.Хализева, который своеобразно понимает разделение “внутреннего” и “внешнего” действия. Станиславский выделял “внутреннее” действие для того, чтобы подчеркнуть необходимость оправдания чувством, волевым стремлением всякого физического действия, в том числе и словесного. Слово “чувством” указывает на неумозрительный характер оправдания, его нужно перевести с языка понятий на язык образов: “...нам нужна непрерывная линия не простых, а иллюстрированных предлагаемых обстоятельств”, “...каждое наше движение на сцене, каждое слово должно быть результатом верной жизни воображения”. Внутренне оправданное действие Станиславский противопоставлял механическому, псевдосценическому.
Особой заслугой Чехова-драматурга можно считать создание нового для драматургии явления, такого как образы-символы. Именно они помогают читателю и зрителю наиболее полно и точно понять душевное состояние героев, их взаимоотношения.
В конце 1880 – нач. 1890-х гг. в русской культуре все более значительно заявляет о себе новое явление – символизм. В контексте идейно-эстетических поисков эпохи воспринимается и чеховская «Чайка». Уже само заглавие пьесы несет в себе образное начало. Оно художественно многозначно и незаменимо. Читая пьесу, мы чувствуем, как само это слово – «чайка» – наполняется все новым и новым смыслом. Нечеткое разграничение понятий образа и символа приводит к неоднозначной трактовке чайки. В этом и кроется проблема, попытке разрешения которой посвящена данная работа. В исследовании автор доказывает, что чайка – это символ, выявляет его смысловую нагрузку, прослеживает его эволюцию в пьесе, соотнесенность с ее тематикой, другими символами. Символ есть воплощение идеи. Основная идея «Чайки» – утверждение мысли о необходимости слияния человеческой души с чужой душой «в гармонии прекрасной». Драматическая ситуация возникает в пьесе из-за недостатка любви. Герои в искусстве ищут полноты бытия, в которой им отказала окружающая действительность. Искусство и любовь движут судьбами героев. И «чайка» символизирует судьбы Нины Заречной, Треплева и Тригорина. Эволюция символа чайки прослеживается на примере судьбы Нины Заречной. В своем сбивчивом монологе в 4-м действии Нина пытается найти окончательный ответ на вопрос: неужели она в самом деле подстреленная чайка? И тут же твердо заявляет: «Я – актриса». Символ чайки можно отнести и к Треплеву – как трагичное предсказание его «прерванного полета». Если Треплев – одинокая душа, отрывающаяся от жизни и гибнущая, то Тригорин – искусство, утрачивающее душу, похожее на красивое, но неживое чучело. Рассматривая «чайку» как живой символ подлинной поэзии, красоты, любви в искусстве и жизни, мы приходим к выводу, что не состоятельны ни Треплев, убивающий живую чайку, ни Тригорин с его жестоким равнодушием к «чайке» – в искусстве и жизни. Символ служит важным средством раскрытия психического содержания лиц. Символ чайки соотносится в пьесе с другими символами. Совместное функционирование символов продвигает читателей к пониманию образов героев, их внутреннего мира, дает ключ к раскрытию конфликта «Чайки». В контексте же всей пьесы символ чайки является центром эмоционального воздействия. Его функция – «усилитель значения происходящего», т. е. символ выступает как равноценная замена словесного выражения центральной идеи пьесы. В ходе исследования автор убедился в смысловой многослойности структуры символа и проследил особенности его функционирования в пьесе.
Интересным символом становится умышленная литературность пьесы, которая оказывается, в частности, в диалогах, построенных на многочисленных реминисценциях, например в творении Шекспира. Так Аркадий неоднократно читает сыновни монологи королевы из Гамлета , а он ей отвечает будто ради шутки репликами Гамлета. Речь Нины, стихотворная, отрывистая будто иллюстрирует забывчивость не столько ее самой, сколько их героев. Это символ таких самых напряженных поисков смысла жизни, как для героини, которую именно надо вспомнить в сцене последнего разговора с Треплевым.
Из путаных отрывистых предложений вытекает один символ - креста и обязанности, который должных нести каждый.
«Чайка» Чехов главные герои и их характеристика Сорина, Дорна, Маши Шамраевой и Семена Медведенко.
«Чайка» Чехов главные герои
- , по мужу Треплева, актриса
- , её сын, молодой человек
- Пётр Николаевич Сорин, её брат
- , молодая девушка, дочь богатого помещика
- Илья Афанасьевич Шамраев, поручик в отставке, управляющий у Сорина
- Полина Андреевна, его жена
- Маша, его дочь
- , беллетрист
- Евгений Сергеевич Дорн, врач
- Семён Семёнович Медведенко, учитель
- Яков, работник
- Повар
- Горничная
Врач Дорн Евгений Сергеевич — своеобразный представитель автора в пьесе. Это немолодой уже мужчина лет 55, который привык к вниманию женщин и их благосклонности. Дорн любит искусство, знает толк в нем. Он чуть ли не единственный поддерживает Треплева, считая, что в произведении должен быть «подъем духа». Но предостерегает молодого автора, что он должен знать; для чего пишет: «…Так как… забредете, и ваш талант погубит вас».
Эпизодическую роль выполняет в пьесе и Петр Николаевич Сорин , владелец имения, где происходит действие пьесы, брат Аркадиной. Действительный статский советник вышел на пенсию, купил усадьбу и живет в полной бездеятельности, все дела передоверил управляющему и оказался в определенной материальной зависимости у него. Себя он называет «человеком, который хотел»: хотел стать писателем, хотел научиться красиво говорить, хотел вступить в брак, но ничего этого не осуществил.
Сорин имеет доброе сердце. Он сочувствует своим родным, защищает Константина и просит у сестры денег для него, предостерегает Аркадину: «Нельзя так… вести себя с молодым самолюбием». Треплев, в свою очередь, просит у матери денег для дяди, так как считает, что все его болезни — от однообразия жизни.
Маша Шамраева — дочь управляющего имения Сорина. Она нюхает табак и пьет водку, ходит в черном, нося траур по самой себе, так как считает себя самой несчастной из-за неразделенной любви к Треплеву. Она отвечает Аркадиной на замечание, что выглядит старше своих лет: «А у меня такое ощущение, словно я родилась уже давно… И часто не бывает ни единого желания жить».
Медведенко же из-за его постоянных жалоб на бедность делает замечание: «На ваш взгляд, нет большего несчастья, как бедность, а как по мне, так в тысячу раз легче ходить в лохмотьях и попрошайничать чем… Впрочем, вам не понять…».
Чтобы вырвать из своего сердца любовь к Треплеву, Маша выходит замуж за Медведенко, рожает ребенка, но так и не может справиться со своими чувствами. Итак, и здесь трагедия неразделенной любви, которая преодолела и материнские чувства, и чувство обязанности.
Учитель Семен Семенович Медведенко — человек среднего возраста, умеренный и добродушный, немного просвещенный, но больше — ограниченный, поэтому автор даже подсмеивается над ним. Хотя проблема бедности, особенно в среде провинциальных учителей, была действительно серьезной.
Медведенко самоотверженно любит Машу, терпеливо переносит ее прихоти и равнодушие. Итак, и здесь существует проблема неразделенной любви в браке.
Выстраивается такая любовная цепочка: Медведенко -> Маша -> Треплев -> Нина -> Тригорин.
В основе символа лежит аллегория, но символ – это не однозначная аллегория. И именно таким есть главный символ пьесы – образ чайки. Этот образ связан и с тенью Треплева, который предрекает, что убьет себя, как эту чайку, и с судьбой Нины, и Тригориным, который увидел в чайке сюжет для рассказа о судьбе девушки, и образ чайки превращается в многозначный символ чего-то без толку и бездушно забытого. Этот символ становится доминирующим для оценки всей жизни, обрисованной в пьесе. Символический характер приобретает и озеро – своеобразное действующее
лицо в пьесе Треплева да и самого Чехова: “О, колдовское озеро!” и театральная эстрада, построенная для спектакля Треплева. На ней читается монолог о мировой душе, здесь звучали слова о любви, а потом отсюда слышит Медведенко чей-то плач. Это плакала Нина за утраченными надеждами.
Таким образом, (символ жизни) закончен, и финал ее печален. Диалоги происходят на высоком этапе эмоционального напряжения. В заключительной сцене разговора Треплева с Ниной несколько раз говорит о конях: “Кони мои стоят близ калитки”; “Кони мои близко”. И хотя мы понимаем, что речь идет о бытовых деталях (не надо провожать Нину), образ коней приобретает другое содержание: кони – это символ дороги, непройденного пути. “Чайка” не дает ответа, который ждет в конце пути, так как в самой пьесе учитывается жизнь как процесс, который не имеет конца в пьесе. Он где-то за ее пределами.
Интересным символом становится умышленная литературность пьесы, которая оказывается, в частности, в диалогах, построенных на многочисленных реминисценциях, например в творении Шекспира. Так Аркадий неоднократно читает сыновни монологи королевы из Гамлета, а он ей отвечает будто ради шутки репликами Гамлета. Речь Нины, стихотворная, отрывистая будто иллюстрирует забывчивость не столько ее самой, сколько их героев. Это символ таких самых напряженных поисков смысла жизни, как для героини, которую именно надо вспомнить в сцене последнего разговора с Треплевым.
Из путаных отрывистых предложений вытекает один символ – креста и обязанности, который должных нести каждый. Но Нина и на этом не останавливается. Она в поиске, как и все герои пьесы “Чайка”, – символа надежды, воли, полета.
Иногда становится страшно, когда задумываешься над жизнью, ее течением и построением. Анализируя день, который завершается, неожиданно доходишь до вывода, что жизнь пуста. В самом деле, что ты сделал за эти неповторимые часы своего существования. Проснулся, навел утренний марафет, позавтракал, пообедал, поужинал, сколько-то времени прихорашивался перед зеркалом, сколько-то болтал со знакомыми, что-то там делал. Ничего не открыл, ничего не изобрел. День прошел в мелочах, таких самых как вчера, и таких самых, которые будут завтра. Человек прикован до мелочей.
Именно этот трагичный аспект жизни и становится для Чехова, так сказать, главным персонажем его рассказов.
Раскроем наугад его сборник. Вот “Дама с собачкой”, “Прозаичный” случай двойной супружеской измены, где интимные отношения находятся рядом с поеданием арбуза, пока женщина поплачет от непривычки. А потом длинная и обычная связь с обычными уже и даже ритуальными поисками на словах выхода из ситуации, которая сложилась. Господи, это Тристан и Изольда?!
“Девятилетний мальчик Ванька Жуков, отданный на обучение к сапожнику Алякину в ночь перед Рождеством не ложился спать”. Мальчик пишет письма к своему дедушке в Село, а в том письме снова перечень ряда мелочей, которые пожирают человеческую жизнь и надежды на лучшее будущее. Самое страшное то, что наставники Ваньки в свое время испытали такую же науку и, казалось бы, должны были дойти до определенных выводов, упомянуть свои боли…
Хотя! Со дня на день повторяется страшная, мелочность Беликова. Почему он стал “человеком в футляре”? Что исказило его личность? Ведь не родился он таким, а становился на протяжении многих лет. Не усматриваю причин упадка этого человека в боязни перед государством. Часто мне кажется, что это была попытка бегства от опостылевшей жизни, что приманивала обещаниями радости, а потом превращала все в цепь банальностей и вранья. А в древнегреческой литературе были герои, которые восставали против самой судьбы, которой подчинялись бессмертные боги.
И Беликов умер, и на лице у него было выражение радости. Теперь он, в конце концов, был свободен от повседневности, дьяка Бог, в конце концов свободен…
В самом деле, вся жизнь каждого человека на девяносто девять процентов складывается из тех мелочей. Из повседневных и обычных действий. Это может быть источником трагедии может быть ручательством счастья. Разрешите мне объяснить эту мысль старинной притчей.
“Путешественник встретил на пути мужчину, который с проклятиями толкал, упершись, свою тачку, наполненную каменьями.
– Разве ты не видишь? Я вожу эти треклятые каменья – несчастье моей жизни.
– Что ты делаешь, добрый человек?
– Разве ты не видишь? Мне сказочно повезло: я строю Кельнский собор, величественнее которого не будет ни в одной стране”.
Чеховские персонажи не знали, зачем и куда они тянут свой груз – и каждый день становился расточением жизни и сил. Знаем ли мы, куда мы тянем свою тележку?
Сочинение
Наступали новые времена. Уходила вспять эпоха реакции, полоса насилия над личностью, жестокого подавления всякой свободной мысли. В середине 90-х годов XIX века она сменялась порой общественного подъема, оживления освободительного движения, пробуждения весенних предчувствий близких перемен. А.П.Чехов чувствовал, что Россия стоит на разломе эпох, на грани крушения старого мира, слышал явственный шум голосов обновления жизни. С этой новой атмосферой рубежности, переходности, конца и начала эпох на грани XIX-XX веков и связано рождение зрелой драматургии Чехова, тех четырех великих произведений для сцены - “Чайка”, “Дядя Ваня”, “Три сестры”, “Вишневый сад”, - которые произвели переворот в мировой драматургии.
“Чайка” (1896) -произведение для самого Чехова наиболее автобиографическое, личное (речь идет не о прямых житейских соответствиях героев пьесы с людьми, близкими Чехову, не о тех или иных прототипах, которых так настойчиво пытается поныне установить литературоведение, а скорее о лирическом самовыражении автора). В пьесе, написанной в маленьком мелиховском флигеле, Чехов, пожалуй, впервые так откровенно высказал свою жизненную и эстетическую позицию.
Это пьеса и о людях искусства, о муках творчества, о беспокойных, мятущихся молодых художниках и о самодовольно-сытом старшем поколении, охраняющем завоеванные позиции. Это пьеса и о любви (”много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви”, - шутил Чехов), о неразделенном чувстве, о взаимном непонимании людей, жестокой неустроенности личных судеб. Наконец, это пьеса и о мучительных поисках истинного смысла жизни, “общей идеи”, цели существования, “определенного мировоззрения”, без которого жизнь - “сплошная маета, ужас”. На материале искусства Чехов говорит здесь обо всем человеческом существовании, постепенно расширяя круги художественного исследования действительности
Пьеса развивается как полифоническое, многоголосное, “многомоторное” произведение, в котором звучат разные голоса, перекрещиваются разные темы, сюжеты, судьбы, характеры. Все герои сосуществуют равноправно: нет судеб главных и побочных, то один, то другой герой выходит на первый план, чтобы затем уйти в тень. Очевидно, поэтому невозможно, да вряд ли нужно выделять главного героя “Чайки”. Вопрос этот не бесспорный. Было время, когда героиней несомненно была Нина Заречная, позже героем стал Треплев. В каком-то спектакле вперед выдвигается образ Маши, в другом все собой затмевают Аркадина и Тригорин.
При всем том совершенно очевидно, что все симпатии Чехова на стороне молодого, ищущего поколения, тех, кто только входит в жизнь. Хотя и здесь он видит разные, несливающиеся пути. Молодая девушка, выросшая в старой дворянской усадьбе на берегу озера, Нина Заречная и недоучившийся студент в потрепанном пиджаке Константин Треплев - оба стремятся попасть в чудный мир искусства. Они начинают вместе: девушка играет в пьесе, которую написал влюбленный в нее талантливый юноша. Пьеса странная, отвлеченная, в ней говорится об извечном конфликте духа и материи. “Нужны новые формы! - провозглашает Треплев. - Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно!”
В вечернем саду наспех сколочена сцена. “Декораций никаких - открывается вид прямо на озеро”. И взволнованный девичий голос роняет странные слова: “Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, словом, все жизни, все жиз ни, все жизни, свершив печальный круг, угасли… Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто…” Может быть, это рождается новое произведение искусства…
Но пьеса остается недоигранной. Мать Треплева, знаменитая актриса Аркадина, демонстративно не желает слушать этот “декадентский бред”. Представление сорвано. Так обнажается несовместимость двух миров, двух взглядов на жизнь и двух позиций в искусстве. “Вы, рутинеры, захватили первенство в искусстве и считаете законным и настоящим лишь то, что делаете вы сами, а остальное вы гнетете и душите! - восстает Треплев против матери и преуспевающего писателя Триго-рина. - Не признаю я вас! Не признаю ни тебя, ни его!”
В этом конфликте проступает кризисная ситуация в русском искусстве и в жизни конца XIX века, когда “старое искусство разладилось, а новое еще не наладилось” (Н. Берковский). Старый классический реализм, в котором “подражание природе” превратилось в самоцель (”люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки”), выродился лишь в ловкое техническое ремесло.Искусство нового, грядущего века рождается в муках, и пути его еще не ясны. “Надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах” - эта программа Треплева звучит пока как туманная и претенциозная декларация. Он со своим талантом оттолкнулся от старого берега, но еще не пристал к новому. И жизнь без “определенного мировоззрения” превращается для молодого искателя в цепь непрерывных мучений.
Потеря “общей идеи, - бога живого человека” разобщает людей переходной snoyrf. Контакты нарушаются, каждый существует сам по себе, в одиночку, не способен к пониманию другого. Поэтому так особенно безнадежно здесь чувство любви: все любят, но все нелюбимы и все несчастны. Нина не может ни понять, ни полюбить Треплева, он, в свою очередь, не замечает преданной, терпеливой любви Маши. Нина любит Три-горина, но тот бросает ее. Аркадина последним усилием воли удерживает Тригорина возле себя, но любви между ними давно нет. Полина Андреевна постоянно страдает от равнодушия Дорна, учитель Медведенко - от черствости Маши…
Неконтактность грозит обернуться не только равнодушием и черствостью, но даже предательством. Так бездумно предает Треплева Нина Заречная, когда очертя голову бросается вслед за Тригориным, за “шумной славой”. (И может быть, по этому Чехов в финале не делает ее “победительницей”.) Так мать способна предать сына, стать его врагом, не заметить, что он стоит на грани самоубийства.
“Помогите же мне. Помогите, а то я сделаю глупость, я насмеюсь над своею жизнью, испорчу ее…” - молит Маша доктора Дорна, признаваясь ему в своей любви к Константину. “Как все нервны! И сколько любви… О, колдовское озеро! Но что же я могу сделать, дитя мое? Что? Что?” Вопрос остается без ответа. Вот в чем драма безответности, несовместимости людей в этой грустной “лирической комедии” Чехова.
Хотя пьеса эта названа “комедией” (вот еще одна загадка Чехова-драматурга), в ней мало веселого. Вся она проникнута томлением духа, тревогами взаимного непонимания, неразделенного чувства, всеобщей неудовлетворенностью. Даже самый, казалось бы, благополучный человек - известный писатель Григорий и тот тайно страдает от недовольства своей судьбой, своей профессией. Вдали от людей он будет молчаливо сидеть с удочками у реки, а потом вдруг прорвется в истинно чеховском монологе, и станет ясно, что даже этот человек тоже, в сущности, несчастлив и одинок.
Словом, печальную комедию написал Чехов - до боли, до крика, до выстрела доходит здесь ощущение всеобщей неустроенности жизни. Почему же в таком случае пьеса названа “Чайкой”? И почему при чтении ее нас охватывает и покоряет особое чувство поэтичности всей ее атмосферы? Скорее всего потому, что Чехов извлекает поэзию из самой неустроенности жизни.
Символ Чайки расшифровывается как мотив вечного тревожного полета, стимул движения, порыва вдаль. Не банальный “сюжет для небольшого рассказа” извлекал писатель из истории с подстреленной чайкой, а эпически широкую тему горькой неудовлетворенности жизнью, пробуждающей тягу, томление, тоску о лучшем будущем. Только через страдания приходит Нина Заречная к мысли о том, что главное - “не слава, не блеск”, не то, о чем она когда-то мечтала, а “умение терпеть”. “Умей нести свой крест и веруй” - этот выстраданный призыв к мужественному терпению открывает трагическому образу Чайки воздушную перспективу, полет в будущее, не замыкает ее исторически очерченным временем и пространством, ставит не точку, а многоточие в ее судьбе.
